кусочек нового

[Кован]

Аррка сюрр



1. Тряпишные сны



Ветер и тяжелые, ленивые тучи вновь играют моим домом. Ветер задевает окна ветвями старых вязов, шелестит мокрыми листьями. Тихо и пронзительно высвистывает на острых краях разбитых стекол мелодию печали. Занудливый дождик барабанит по черепице, окутывая меня, словно сетью, ощущением тревоги. А дом давно не обижается. Он принимает игру, и заполняет пустые комнаты ворохом тихих звуков. Стены позволяют осторожному шуршанию выползти за пределы скрытых внутри пустот, и тут же принимают назад своих пугливых жильцов, слишком громко скрипнул паркет тоскуя по легким шагам пропавших хозяев. Зазвенели осколки посуды в раковине на дальней кухне. Здесь, на чердаке, этого не слышно, но в этом нет необходимости, я ЗНАЮ. В конце концов, я тоже часть дома.

Ветер, исхитрившись, подхватил и закинул в окно пригоршню дождя, затем еще одну и еще. Багровые капли неторопливо падают на пол, сливаясь в крошечное озерцо. Оно трепещет, набухает, выпускает тонкие щупальца мутных ручейков. Неторопливо ощупывает пол, подкрадываясь к моему убежищу. Все ближе и ближе. И я не выдерживаю, как обычно, я знаю, что убежище мое неприступно. Но всякий раз, бросаюсь прочь, сквозь вязкую пелену мореного дуба, сквозь мелкие зерна старого камня стен. Ищу укрытия и не нахожу. Алый дождь стучит в окна, дергает нетерпеливо двери, растекается по крыше в поисках мельчайшей лазейки. Он всегда алый, с тех пор как в мой дом пришел Зверь. Зверь с белой гривой и стальными когтями.

Лестницы, коридоры, комнаты. Всякий раз меня выносит к порогу длинной, белой кухни. В этом нет моей воли, словно часть старинного ритуала, правило игры между домом и дождем. Преодолеть порог удается с ощутимым трудом. И ничего удивительного, я слишком хорошо знаю, что должно произойти когда я увижу бело-голубой кафель стен, длинный узкий стол на котором ютятся две крохотные чашечки, изломанные стулья вокруг. Груду разбитых на мелкие осколки тарелок в раковине. Они разбились сами по себе, превратившись однажды, из аккуратной стопки в неопрятную кучу перемешанного, колотого фарфора. Рядом, на полу валяется пузатый, металлический кувшинчик на длинной ручке из темного дерева.

Дождь. Он такой коварный. Ему быстро надоедает играть по правилам и он врывается внутрь сквозь стекло широких окон, заполняя комнату огненной круговертью, которая …



Я стою и терпеливо жду, пока мамочка ополоснет последние тарелки. Держу за длинную, потемневшую от времени и отполированную множеством касаний ручку пузатый кувшинчик. Забавный такой и называет его мамочка смешно, «турка». Он и в правду чем то похож на шахматную фигуру, такой же массивный и неповоротливый. В кувшинчике - огненный, только что с плиты кофе, густой и ароматный. Нет, я и сама могу разлить его. Я уже давно не маленькая. Все уже приготовила. И чашечки достала. Красивые такие, звонкие, белые с голубой каемкой, наши с мамой любимые. И сахар, и сливки из холодильника. Да, могу! Вот только я вчера, совсем случайно, пролила немного на скатерть. Мамочка ругать меня не стала, но ТАК посмотрела. Я лучше подожду чуть-чуть. Жалко, что на улице дождик собирается. Тучки черные-злые набежали. Ветер вон как дунул, аж заскрипели деревья. Ветка отломанная пролетела за окном. Гроза наверное будет. Люблю смотреть на грозу, но немного обидно, с белочкой не получится сегодня увидится. А ведь мы почти подружились. Может быть, сегодня она согласилась бы взять орешки прямо из моей руки…

…скрежет выбитой, полусорванной с петель двери, звон разбитого стекла…

(продолжение в комментах)

Comments

[Кован]

Собранная из легких планок задняя дверь, ведущая из кухни во двор дрогнула и упала. Много ли надо полуоторванной, кое как прикрытой двери? Ветер удовлетворенно вздохнул, почесал ушибленное плечо и отступил, пропуская дождь. Не призрачное марево. Настоящий. Тяжелый и мокрый. Притих, признавая поражение дом, я вижу, снова вижу. Вижу черный силуэт застывший в искореженном проеме. Белая, густая грива закрывает голову и плечи. Белые, дикие глаза. Мягко мерцают стальные когти. Женщина, стоящая неподалеку оглядывается и испуганно зажимает ладонями рот. Дождь яростно хлестнул по листве, вспенился на пороге. Короткая, прямая как стрела молния уткнулась в землю неподалеку, залив ослепительным светом все вокруг. Ослепленная и оглушенная, я пропускаю миг, когда Зверь прыгает вперед. Медленно-медленно женщина опускается на пол, тонкая багровая полоса перечеркивает ее шею. Так же медленно, по неуклюжей дуге летит в лицо Зверю турка, обжигающий напиток заливают его голову и грудь. Крик, настолько высокий и пронзительный, что я его не столько слышу, сколько ощущаю кожей, волосами. Мой крик, который заглушил рычание зверя полное боли и ярости.

Комнаты, коридоры. Мы бежим. Я и Зверь, что гонится за мной. Он сильнее и быстрее, но движется словно в тумане, постоянно натыкается на стены и кажется, даже упал споткнувшись. Мне совсем не страшно. Чувства покинули меня там, на кухне. Лестница, коридор, снова лестница. Зверь бросается вверх в отчаянном прыжке пытаясь схватит меня за ногу, лишь чудом перескакиваю на ступеньку выше. Чердак. Хватаю тяжелый люк и закрыв от напряжения глаза тяну, толкаю его. Я успела захлопнуть тяжелую крышку. Почти. Она падает на подставленные ладони Зверя и тут же отлетает назад сбивая заодно с ног и меня. Из проема неторопливо поднимается белая голова, широкие плечи. Я так же неторопливо поднимаюсь с пола. Бежать больше некуда и незачем торопиться. Мы оба прекрасно это понимаем. Он делает шаг вперед, я отступаю на шаг назад. Так мы движемся, пока дорогу мне не преградил массивный черный сундук. А когда его рука вцепились в мое горло, когда в глазах потемнело, а в голове глухо ударили колокола мои пальцы судорожно скребущие крышку сундука коснулись тонкой и холодной стальной полоски, скользнули вдоль, нащупали шероховатую рукоять, вцепились в нее.

Здесь темно и тихо. Очень долго я училась хотя бы ...



Больше всего я люблю закаты. Солнце всегда такое разное. Оно то огромное, тусклое, темно-багровое. Неторопливо спускаясь по небесной лестнице, оно щедро питает облака своим светом, изредка облака переполняются и заливают землю словно дождем восхитительным нежно-розовым сиянием. В такие вечера на чердак заглядывают солнечные зайчики, такие же розовые, как небо. Они устраивают чехарду среди множества пыльных вещей, которыми наполнен сводчатый зал. Не оставляют внимаем и мое убежище. А я, затаившись, жду пока они, занятые своей игрой потеряют осторожность, соберутся поближе. Выскакиваю, пытаясь поймать себе хотя бы одного. Мне так хочется иметь домашнюю зверюшку. Долго прыгаю вместе с ними, иногда мне даже удается коснуться их, ухватить кончиками пальцев шерстку. И только. Слишком они быстрые и ловкие. Зато на самом дне моего убежища, спрятан в складках старого плаща крохотный клубочек солнечной, искристой шерсти.

Бывает, что солнце скатывается вниз маленьким но ослепительно-ярким белым мячом, и его лучи, продираясь сквозь разбитые окна рассекают вечный сумрак световыми столбами. Вот тогда можно смело выбираться на широкую крышу моего убежища и долго-долго сидеть, любуясь неторопливым танцем мерцающих пылинок.



Солнечные лучи огненными брызгами разбиваются о металлическую, чеканную мелкой чешуей крышу проходной будки. Соскальзывают вниз на траву газона, бултыхаются в свежие лужицы, отскакивают от белого кителя дежурного. Ой, мамочки, вот не повезло то как! Сегодня на вахте самый вредный из всех, дед которого все в глаза давно уже зовут дед Укурыч. Может за то, что звать его Уркум Фарми, может за то, что никто его не видел ни минутки без любимой его огромной трубки. Длинный и тощий как жердь. С предлиннющими, до лопаток, седыми волосами, остренькой бородкой и золотой серьгой. И одежду он таскает не обычную, а форму военно-морского флота устаревшего образца. Аж полувековой давности. Это мне папка рассказал. Сколько деду лет никто толком не знает. Папка то точно знает, но молчит и лишь хитро улыбается, когда разговор заходит о Укурыче. Что я точно знаю, не пропустит меня вредный дед пока не вытрясет из меня десяток свежих городских сплетен. А мне бежать надо, ой-ей-ей как надо! Опоздаю-опоздаю. Попробовать, что ли с разбегу под грузовые ворота проскочить, или пробежать дальше вдоль забора, там есть доска оторванная. Долго думала-топлатась. Вон машет мне рукой! Все, заметил! Теперь точно опоздала! Сердце обрывается и стучит теперь где то в середине живота. Твержу про себя «дедушка, ну пожалуйста, ну пропусти, без меня уйдет папкин кораблик, пожаааааалуйста». Ничего не успела, сторож поднявшись со скамеечки у входа сам принялся мне кричать грозно. Что каракатица по земле шустрее меня ползает, а черепаху и вовсе призовой лошадью назвать не грех. И скрывается внутри домика. Ух, как я побежала, правда пришлось попрыгать внутри минутку, пока дед по радио связался с диспетчером, выяснил, где стоит папин пароход, да еще и попросил подождать его пару минут. Вот здорово!

- Спасибо дедушка Уркум, - это я кричу уже себе за спину. Помчалась прям между огромными горами белого речного песка. Нырнула под колченогими, длинношеими кранами. Словно сказочные драконы они ковшами-челюстями подхватывают с барж песок и уголь. Ворочаются неуклюже. А я даже не испугалась! Некогда мне сегодня бояться. Вот! Кораблик, сосредоточенно сопя задом выбирался на свободное от барж место.

- Стойте! Стойте! Подождите! – кричу. Ноги вязнут в теплом, сухом песке. Щекотно. Догоняю притормозившую баржу, отталкиваюсь от края пирса и взлетаю. Сердце подпрыгивает к горлу от запоздалого ужаса. Вдруг промахнусь! Шлепнусь в воду и утону, или между баржами раздавит. Но уже секунду спустя шлепаюсь на палубу. «Шшшшшшш! Ну вот, опять все коленки ободрала!» Мелькает мысль и тут же убегает куда то, по своим делам. Вскакиваю, машу приветственно руками, на палубе никого, но из рубки меня точно видно. Вот я! Живая! Все со мной в порядке! Хватаю разлетевшиеся в стороны куклу и сумку с мамкиной передачкой. Пахнуло корицей и сдобой, этот для отца, пышки с изюмом и приправой, его любимые. Такие тяжелые, что руки себе чуть не оторвала пока несла. Пошлепала по узенькой кромке вдоль борта на катер. Блин, коленки то жжет как.

Валяемся с куклой на носу баржи, разглядываем облака. Это у нас игра такая, кто больше зверей разных найдет. Я нашла пони и дельфина, она кролика и башню станинного замка, но башня не считается, это не животное, так что я выигрываю пока. Любуюсь коленками, рыжими от йода с черными полосками царапин. Кэп лично вылил на них полпузырька и даже почти не ворчал на меня за то, что прыгала с пирса. Хорошо здесь. Мое любимое место. Гул мотора почти не слышно. Волны легонько шлепают по широкому носу, и мокрый, душистый ветер играет волосами. Можно построить дом из песка и украсить его ярким перламутром ракушек. Можно попросить у папки кривой, острый ножик и поохотится на больших и мерзких водяных жуков. Или поискать жемчужинки в плоских раковинах. Пусть дядьки матросы смеются, я сама читала про речной жемчуг. Вот найду, сделаю себе ожерелье, красивое-прекрасивое, тогда будут завидовать, а им я ничего не дам, ни одной даже самой маленький. Пусть завидуют! Еще можно выловить из мутных лужиц мелкую рыбешку. Землечерпалка много всего интересного набрасывает в баржу вместе с песком. Решено! Иду за ножиком! Кукле строго настрого наказала никуда без меня не уходить, укрыла ее платком, что бы на солнце не загорела сильно. Забралась в рубку. Там отец за штурвалом и кэп. Курят свои вонючие трубки, прихлебывают чифир из железных кружек. Волосы у папки длинные, белые. Сейчас, пока на вахте, он их в толстую косу заплетает, есть такой старинный обычай морской и многие матросы здесь, на реке, тоже так делают. Дергаю его за косу, карабкаюсь на кресло целоваться, канючу жалобно, на всякий случай, что-то обязательно сработает. Точно, улыбается, щурит желтые глаза, прям как котяра соседский, достает из за пояса нож. Держи, говорит, Великая Охотница, только за борт не урони. ЙИИИИХУУУУУ! Кусаю папку за ухо, что бы не дразнился зазря и скатываюсь по трапу вниз.

- Ну что за бандитка у тебя растет. – краем уха слышу как ворчит капитан.

- Ничего, пусть за сталь подержится, может и пригодится когда. – это отец уже.

Все бы кэпу обзываться, «бандитка»! На свою то рожу часто в зеркало смотрит? Я просто боевая, в папку между прочим. Пусть он сколько угодно рассказывает, что ходил в море на торговых судах. Но я то знаю. Он настоящий пират! Сама видела как он в баре двух недоумков-отморозков отоварил. Одному бутылкой по башке каааак двинул, а другому руку своими ножами хрясь!. Помню, как шарахались люди, когда он побелевшими от ярости глазами осматривал зал, кто на новенького, мол! Даже я испугалась, самую капельку.

К охоте я подготовилась тщательно. Заплела волосы в косу, что бы не мешались, пристроила на плече куклу, хватит ей разлеживаться, пусть помогает, вон у нее глазищи какие здоровые, больше моих даже. Подняла руку с ножом, скорчила страшное лицо и стала красться, выискивая малейшее шевеление в мокром, разведенном водой песке. Я – страшный пират, и сейчас, когда склянки пробили полночь карабкаюсь по якорной цепи на борт торговца, что бы тихо убрать вахтенных…

[Мумрик]

даже если продолжение не будет, все равно - чудно. )

светло и радостно.

и очень искренне.

[Кован]

Действительно, все что я когда то начинал, валяется недописанным. Но кусочек еще есть

[Кован]

… Солнце исчезает за лесом и тьма заливает чердак. Время, когда я могу спокойно бродить по СВОЕМУ дому зная, что странные видения не тронут меня.





2. Незваные хозяева.



Старенький, потрепанный пикап рыча и прозвания выкарабкался из тени деревьев полузаросшей подъездной дороги, продрался сквозь высокую траву двора прокладывая дорогу к высокому крыльцу парадного входа, фыркнул на последок и затих. Следом бесшумно и настороженно вынырнула из кустов приземистая, серебристая ауди. Изящно скользнула по следам грузовичка и притихла рядом. Несколько минут, в полной тишине автомобили изучали старый дом. Пикап недоуменно и слегка рассержено таращился большими, круглыми фарами. Еще бы, в такую глухомань переться, по заброшенной, разбитой дороге растрясая по ямам изношенные потроха. Раскосая иностранка поглядывала по сторонам скорее с любопытством. Дом же, большой и темный, вообще предпочел не обращать внимания на пришельцев. Демонстративно пялился темными провалами окон куда-то в лес. Приехали, и что? Много тут разных шляется. А зря.

Жалобно заскрипела дверь грузовика. Высокий мужчина одетый в мешковатый, скрадывающий фигуру синий комбинезон и высокие, военного образца ботинки неторопливо вытащил себя из кабины, сминая сочные, высокие стебли подошел к легковой машине. Открыл дверь со стороны водителя и помог выйти невысокой, тоненькой женщине. Они несколько секунд смотрели на дом. Примерно с таким же выражением, с которым до этого его рассматривали машины. Правда, насладится мрачным его равнодушием им не позволили. Почти одновременно хлопнули задние двери машины. Из правой с восторженным воплем "Вау! Круто!" Выскочил всклокоченный желтоволосый мальчишка лет одиннадцати. Худой как спичка и подвижный, словно капля ртути. Из левой выползла бледная, худенькая девочка, такая же желтоволосая, но года на четыре младше паренька, вытянула из салона толсты сборник комиксов, сунула его под мышку. Огляделась недоуменно и испуганно, нырнула под локоть женщины, крепко прижалась к ее бедру, обхватила руками едва не выронив книгу. Мальчишка же уже мчался к крыльцу.

- Папка! Ты обещал! Открываю я! – и ловко подхватил из воздуха брошенные отцом ключи.

- Мишель! Подожди! Я с тобой!

Девочка отлепилась от матери, постояла секунду в нерешительности и побежала к брату. Вцепилась в его руку и они вместе, уже не спеша стали подниматься по ступеням. Взрослые так же неторопливо, держась за руки направились вслед за детьми. Тихо скрипнула дверь.

- Уууууу, да здесь вовсе и не заперто – расстроено прогудел сверху мальчишка.

- Миии, давай подождем…

- Тогда ты проиграла, отдашь мне первый сборник - уже шепотом.

Дверь скрипнула еще раз, дольше, пронзительней и дети растворились в полумраке дома. Но дальше чем на шаг от порога пройти не смогли. Замерли, завороженные сумрачной тишиной. Огромный темный холл, затканный густой кисеей паутины, казалось с мрачной недоброжелательностью рассматривал нахальных чужаков. Расплывчатые сгустки темноты шевелились по углам в ожидании, когда напрошенные гости покинут световые дорожки, что бы накинуться на них.

- Значит так. - первое слово прозвучало глухо и едва слышно, словно сказано было сквозь толстую меховую варежку, второе прозвучало звонко, как удар кнута, раскатилось по каждому закоулку огромного дома. Все, включая говорившего невольно вздрогнули. Мужчина улыбнулся смущенно. Заговорил уже спокойнее:

- Значит так. Мишель, Анна, вам главное задание, осмотреть дом и найти две спальни. Для нас и для себя.

Девочка снова нырнула под локоть матери, испуганно осматриваясь. Мальчишка же карикатурно вытянувшись отдал честь.

- ДА СЭР! СЛУШАЮСЬ СЭР! – хотел рявкнуть он, но слова вдруг сбились в гортани неопрятной кучкой, и вывалились наружу дружным, невнятным шипением.

- Мариша, на тебе кухня. Посмотри, что там можно еще попользовать, а что заменить – он уже справился с волнением и говорил негромко и твердо.

- Хорошо. – кивнула женщина.

- Я пока занесу кое что из вещей. – он вдруг улыбнулся озорно, сунул в рот два пальца и засвистел оглушительно. А мальчишка задорно рассмеялся, он видел как свистом разметало в клочья сердитые тени, видел что пыль кружившая в воздухе торопливо осела на пол, даже сам дом дрогнул и сжался, затаился.

- Мишель!

- Знаю, знаю. Осторожнее на лестницах! Проверю каждую ступеньку! – прокричал охламон уже с середины пролета и поскакал дальше.

- И это тоже. Главное помни, это наш дом, что бы про него тебе не рассказывали. ТЫ теперь здесь хозяин.

Мужчина взглянул на девочку, жмущуюся к матери.

- Возьми Анну с собой, пусть осваивается.



Большой военный совет собрали на расчищенной и выдраенной кухне. Собственно можно было бы обсудить множество вещей, но все слишком устали. Состояние дома, простоявшего заброшенным более десяти лет было гораздо лучшим, нежели они могли надеяться. Была вода и газ, работала канализация. Не было только электричества. Ян, провозившись несколько часов в генераторной вернулся в дом усталый и расстроенный. Первую ночь в этом неприветливом доме им придется провести без света. Поэтому первым и единственным вердиктом совета, принятым единогласно, было решение все отложить до утра.